Премьера современного балета Aplam: найти себя другого
В Новом зале
Национальной оперы состоялись премьерные показы спектаклей современного танца
Aplam в постановке Ольги Житлухиной. Действо, как говорится, и в самом деле — и
для ума, и для сердца
За неделю до премьеры
хореограф и артисты балета устроили пресс-конференцию. Журналюгам показали
несколько фрагментов из грядущей постановки. Популярно объяснили, что Aplam — в
Латвийской опере это первый полнометражный балет в стиле contemporary dance.
В одном этом, на мой взгляд, уже и заключается ценность этого спектакля.
Здесь
важно пояснить, что contemporary dance — ни в коем случае не
неоклассика, ярким представителем которой является столь любимый рижанами Борис
Яковлевич Эйфман. И даже не модерн-балет. Думается, солист балета Алексей
Авечкин сказал очень просто и доходчиво: «Я по гроб жизни буду любить классику,
но это хореографический язык не то что XX, а XIX века... Балет Житлухиной — это
хореографический язык XXI века, тут говорят на каком-то не совсем понятном для
меня, марсианском языке. А мы до сих пор говорим на языке Мариуса Ивановича
Петипа».
То
есть ни в коем разе никто не желает обидеть замечательного Петипа, но новый
язык, на котором сейчас говорит мир балета, в Латвии тоже должен быть.
Думается, именно поэтому главный балетмейстер Оперы Айвар Лейманис и обратился
с предложением поставить на нашей сцене спектакль к госпоже Житлухиной, которая
по праву считается первым в Латвии хореографом, работающем в вышеупомянутом
жанре.
И
тут, безусловно, свои плюсы и минусы. Минус в том, что был риск, ведь для того,
чтобы танцевать contemporary dance, надо свое тело «переиначить». «Надо
найти себя другого», — как сказала ЖЗЛ.лв Ольга Житлухина, которая волновалась
после премьеры: «Следующий спектакль только 18 апреля, это же почти месяц, язык
танца можно забыть!» Поэтому во время отбора на эту постановку друг за другом,
поочередно, отпали сразу несколько исполнителей (думается, не случайно во время
первого акта в ритме танца показан «естественный отбор» танцоров: кто-то
постоянно падает на бренную землю, кто-то из последних сил старается устоять).
В результате остались, как говорится, самые сильные.
И
дело тут вовсе не в том, солист ты нашего балета или просто артист кордебалета.
Среди «пробившихся» в Aplam есть как ведущие солисты нашего балета (Кристине
Китнере, Юка Мияке, Алексей Авечкин, Артур Соколов, Зигмар Кирилко), так и
совсем молодые артисты кордебалета (Александр Латышонок, Жан Мергольдс и
другие). Дело совсем в ином. Дело в языке тела. Каков он сегодня и каким будет
завтра?
Интересно,
что во время спектакля артисты разговаривают. В натуре! На разных языках.
Показателен фрагмент, когда Артур Соколов говорит по-латышски со своей подругой
Юкой Мияке, которая ему в ответ быстро что-то проговаривает по-японски. «Jus
saprotat?» — спрашивает Артур у зрителей. Вот я лично японский не понимаю. Но
за исполнение песенки Паулса «Миллион алых роз» по-японски — большое аригато.
Вот точно также в
спектакле обыгрывается и язык хореографии — когда все тот же герой Соколова
начинает вдруг выдавать классические моменты, восклицая почти от отчаяния:
«Atvajnojiet!» Или та же Юка Мияке, которая в процессе полнейшей минуты молчания
застывает на месте в сложнейшей позе, под занавес сцены восклицая: «Помогите!»
Убежден,
что по-настоящему современный танец могут и должны исполнять артисты, имеющие
под собой классическую основу. Это все-таки вам не балет покойного Панфилова,
который считал (и во многом справедливо, конечно), что хороший человек всегда
танцует хорошо, а потому в его балете танцевали непрофессионалы.
Так
вот, плюс в том, что в Aplam танцуют профессиональные артисты, закончившие
хореографическое училище. А в качестве хохмы замечу, что я хореографическое не
заканчивал, но зато в молодости учился в строительном техникуме. И запомнил
только одно: для того, чтобы построить нечто новое, надо иметь крепкий
фундамент. Фундамент — это классика, которую еще никто не отменял. А вот все
остальное — из серии «всю систему надо менять», как говорил сантехнику,
чинившему унитаз, сосланный советской властью в город Горький академик Андрей
Сахаров.
Поэтому,
думаю, действительно глупы вопросы: «О чем балет?» Главное в житлухинском балете
— это все-таки тело. Тело, изучающее другой язык. А еще главное — преодоление
препятствий во время обучения этому языку. Например, преодоление извечного и,
возможно, действительно постоянного (уж извините, что так исторически
сложилось) — преодоление земного притяжения. А еще главное: вот интересно, на
каком языке будет говорить тело артиста балета, предположим, через полвека?
Учитывая, что в космос можно запросто слетать уже сегодня, если только у тебя
есть пара десятков лишних миллионов.
Не
исключено, что через какое-то время земное притяжение исчезнет благодаря
космическому состоянию невесомости, и это и будет новый язык хореографии —
когда без всяких усилий можно будет станцевать все, что душе угодно. А
покамест, чтобы это станцевать, усилия все-таки необходимы. Не случайно в
финале спектакля к артисту привязывают трос, благодаря которому он может взмыть
ввысь, но об этом — в конце статьи.
Для
того, чтобы к этому языку приблизиться, прежний язык надо забыть, хотя бы на
время. Так что, думаю, показательно начало второго акта, которое начинается под
минималистскую музыку группы Dzelzs vilks (Житлухина ставит с ними уже восьмой
свой спектакль). Зигмар Кирилко ходит по кругу, пятясь назад — долго ходит,
минуты три. На четвертой минуте начинает бежать — по-прежнему спиной назад. На
шестой минуте практически сходу начинает танцевать житлухинский жанр — все
весьма гармонично, по-современному. Но только наоборот.
Для
Житлухиной очень важно такое понятие, как «синергия». Вот наверняка после этого
«синергетического» хождения по кругу у вас бы закружилась голова. И в этом
наполовину нереальном состоянии вы бы и станцевали прежде для вас неведомое.
Точно такой же «фокус» и в исполнении Кристине Китнере, которая просто стоит и
отчаянно трясет головой из стороны в сторону — минуты полторы. Некоторые
зрители даже смеялись. А после этого — танец. Разумеется, без пуантов. Кстати,
по окончании первого акта балерина преподнесла моей соседке откуда-то взявшиеся
пуанты: «Это не ваше?» Юмор в спектакле тоже есть, это приятно.
И
еще. На протяжении всего спектакля играет, как уже было сказано, музыка группы
Dzelzs vilks. Во время исполнения этой музыки их авторы используют отрывочные
фразы — на латышском, на русском («Будь со мной!») и еще на каком-то, который я
слышал только в мультиках про инопланетян. Так вот, только один раз вдруг во
время танца Алексея Авечкина зазвучала музыка Перселла («Ой, извините меня за
это, но ведь это только маленький кусочек был», — после спектакля
отшутилась Житлухина). Для меня этот кусочек был сродни знаменитому
фрагменту из, уж извините, теперь уже такого классического, а каких-то 30 лет
назад такого новаторского фильма Тарковского «Солярис». Ну, такой вот у меня
ассоциативный ряд мышления. Ну, это когда в «Солярисе» кристаллизация происходит,
начинается невесомость, проплывает книга Сервантеса, а Крис замолкает с
усевшейся на его коленях возлюбленной. И все — под музыку вечного,
космического Баха, Баха и еще раз Баха.
А тут еще, матерь Божья,
и лампочки-звездочки над сценой, весь спектакль то зажигающиеся, то затухающие.
Я
думаю, этот маленький кусочек — важная лакмусовая бумажка в балете Житлухиной.
Или проверка на вшивость? А вообще-то, почти сокровенный момент. Ну, почти как
экзамен в школе. Господин Авечкин экзамен сдал: «А теперь — в аспирантуру!»
Остальное
- отличный, мастерски сделанный театр. Хорошо, что новая сцена Оперы у
нас так технически оборудована. В конце спектакля исполнители медленно, но
уверенно опускаются под сцену, продолжая исполнять каждый свое движение (в
кино, кстати, это сейчас очень популярно, когда на экране показывают сразу
три-четыре картинки — зрителю надо только выбрать, куда смотреть). А герой
Алексея Авечкина, привязанный к троссу, пытается упасть в эту яму, откуда видны
только ладони уходящих куда-то, чуть ли не в небытие, артистов. Но троссы не
пускают, поэтому он «улетает» обратно, к зрителям.
Ну
что сказать? Так сказать, аллегория! Хочется завершить классически. Как говорил
великий поэт, нобелевский лауреат Борис Леонидович Пастернак: «Сквозь фортку
крикну детворе: какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» Этим
феноменальным вопросом гениальный поэт задался в веке XX-м. А что нынче у нас
на дворе? С нетерпением жду аллегорического ответа.
Комментариев нет:
Отправить комментарий